ВОЛЬНОЕ ФИЛОСОФСКОЕ ОБЩЕСТВО «ТРИУМФ»

ИНСТИТУТ ЧЕЛОВЕКА

АССОЦИАЦИЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ

 

А.МАТУРСКИЙ

 

 

©

 

 

ВСЕОБЩИЙ

ЗАКОН ТРЕХ ИЗМЕРЕНИЙ

 

Так молился Гермес Трисмегист (Древний Египет):

 

О люди земли, люди, рожденные и сделанные из элементов, но с духом Божественного Человека внутри вас, очнитесь от сна своего невежества! Будьте трезвы и вдумчивы. Поймите, что вашим домом является не земля, но Свет. Почему вы отдаете себя смерти, если можете обрести бессмертие? Раскайтесь и измените свой ум. Уйдите от тьмы и разложения навеки. Приготовьтесь к подъему семь Колец и облагородьте свои души вечным Светом…

Свят Бог, Отец всех вещей, тот, кто был до Первого Начала.

Свят Бог, чья воля выполняется Его собственными Силами, которые Он породил в Себе.

Свят Бог, который решил, что будет Он познан, и познан Самим Собой, кому Он открыл Себя.

Свято искусство Твое, Словом Своим сотворившее все вещи.

Свято искусство твое, образом Кого является вся Природа.

Свято искусство Твое, не сотворившего низшую природу.

Свято искусство Твое, которое сильнее, чем все силы.

Свято искусство Твое, выше которого ничего нет.

Свято искусство Твое, выше всех молитв.

Благословенно Твое искусство, о Отец!

О Ты, Невыразимый и Непроизносимый, благословен будь молчаливый.

Верую в Тебя, о чем свидетельствую, и отбываю в мире в Твой Свет и Жизнь.

Человек, Тобою отмеченный, будет да благословен, и дай ему силы освятить других Словом и Истиной Твоей…

 

НАЧАЛО

 

Опыт 1995-1996 гг. по распространению идей, изложенных в Манифесте Ассоциации Интеллектуального Развития и трех «законах» (Основной ЗАКОН Человека, ЗАКОН развития Человека, Основной ЗАКОН государства), показал, что наиболее уязвимым местом в них является факт «…выведения всей концепции из природы света и закона трех измерений» (профессор философии УрГУ В.А.Панпурин, мой научный руководитель, А.М.), взятых автором за основу его философских умопостроений…

 

Автор сознается, что и сам был немало озадачен, когда почти через двадцать лет путешествий по лабиринту проблемы философского самопознания вдруг ощутил на себе влияние силы, проявляющейся как «связь всего со всем» через силу солнечного света, его невероятную энергию. Это же факт: чем глубже ты проникаешь в содержание учений и философий древности, тем больше убеждаешься, что абсолютно все они, без всякого исключения, свидетельствуют об одном и том же феномене. А именно: об обожествлении природы человека через обожествление природы Солнца и солнечного Света, показывая, таким образом, что природа Света и природа Человека – одна природа…

 

Свидетельства сказанному мы находим в преданиях о древнеегипетском герое Гермесе Трисмегисте, в дошедших до нас призывах которого мы слышим: «О люди, очнитесь от сна невежества, поймите, что вашим домом является не земля, но Свет!». Мы находим также, что именно в Др. Египте формировался менталитет будущего царя израилева – Моисея, знаменитое Пятикнижие которого начинается со слов: «И сказал Бог: ”Да будет Свет!”. И стал Свет». В этой фразе отразился простейший опыт: если Творец творит Нечто, то это Нечто творит самого Творца. Ведь и писателя творят его книги в той же степени, как писатель творит их. Но Моисей сообщает, что Бог сотворил всё, - отсюда и идея пантеизма: Всё есть Бог. Отсюда же вывод: Всё есть Свет, если исчезнет Свет, исчезнет Всё…

 

Но вот Платон, знакомый с учениями Гермеса и Моисея, рассуждая в «Тимее» о природе света и цвета, делает «удивительный», казалось бы, вывод: «Тот, кто попытался бы строго проверить всё это на деле, доказал бы, что не разумеет различия между человеческой и божественной природой»! Так что общий вывод, обращенный к людям: «Вы и есть боги», - нашедший место в Ветхом и в Новом заветах, следует рассматривать как закономерный результат длительного осмысления истории происхождения человека. И несомненно, одним из важнейших результатов этого осмысления является новозаветное утверждение, что Бог-Свет одновременно есть Бог-Отец и Бог-Сын и Бог-Дух Святой. Однако, как показала история, именно в этом-то Троении Единого Начала-Начал и заключается вся трудность понимания людьми «чувственными и рассудочными» (Гегель) человека как единого существа, имеющего «разум и тело и душу». Неудивительно. Что эта же трудность проявляется и в восприятии наших «ЗАКОНОВ». Именно поэтому мы вынуждены еще раз начать «всё с начала», сосредоточив внимание на наиболее «уязвимом месте»…

 

О ТРЕХ ПЕРВОНАЧАЛАХ НАЧАЛА

 

Говорят, что именно Пифагор является родоначальником учения о троичности единого как науки. До него философы назывались «мудрецами», занимаясь толкованием древних преданий, мифов и с этих позиций объясняли мир. Пифагор первым пришел к мысли, что мир и мифы о нем нуждаются в научном объяснении и дал первые примеры научной логики и систематики. Именно Пифагор среди первых назвал Вселенную Великой Монадой, представив её как «Единство, состоящее из Трех». Он первый провозгласил что «всё в природе поделено на три части» и считал поэтому, что «Никто не может называть себя “воистину мудрым”, пока не будет каждую проблему представлять в виде треугольной диаграммы». Именно Пифагор учил: «Узрите треугольник, и проблема на две трети решена… Все вещи состоят из трех»…

 

По сути дела, Пифагор предложил научный метод познания, при помощи которого следовало бы искать решения любой проблемы, в том числе и проблемы света. Однако естествознание, взявшись исследовать физическую природу света, сначала характеризовало его как поток мельчайших корпускул (Ньютон). Затем вскрылась волновая природа света (Гюйгенс), и, наконец, квантовая. То есть оказалось, что свету присущи свойства и частиц, и волн (Планк). И только одна характеристика оставалась постоянной: скорость света, которую ученые назвали физической константой, равной 300 000 000 000 метров за секунду времени…

 

Однако уже сама математическая формула скорости света раскрывает троичность его природы и принуждает искать смысл в самом соотношении пространства и времени. Почему-то ни Майкельсона, ни Эйнштейна, ни Планка не взволновало то обстоятельство, что в природе света уже на примере формулы скорости света трижды проявилось число «три»: во-первых, как соотношение трех «физических ипостасей» (свет, пространство, время); во-вторых, само число 3 со множеством ничего не значащих нулей; наконец, в-третьих, что свет распространяется в трехмерном пространстве.

 

Трижды повторенное в одной формуле число «три» свидетельствует, что именно в нем и следует искать тайну света, в котором и сосредоточен, возможно, его смысл, и который невозможно отъять ни от пространства, ни от времени. Если на этот очевидный факт обратить внимание, то можно вернуться к «сенсации Миньковского-Эйнштейна», чтобы достойно оценить её.

 

В 1909 году они заявили: «Отныне пространство само по себе и время само по себе полностью уходят в царство теней, и лишь своего рода союз обоих этих понятий сохраняет самостоятельное значение». То есть они заявили, что ни пространство, ни время друг без друга немыслимы…

 

Однако Закон Трех Измерений Пифагора требует внести в эту «сенсацию» весьма серьезную поправку, а именно: ни пространство, взятое само по себе, ни время, взятое вместе с пространством, не имеют никакого значения, если лишены смысла, и, следовательно, только союз трех понятий: смысл-пространство-время, - сохраняет свое самостоятельное значение. Такова «поправка Матурского» к учению Эйнштейна о свете и его свойствах-первоначалах, если основываться на философских представлениях Пифагора о троичности всего…

 

О ТРЕХ ФИЛОСОФСКИХ АСПЕКТАХ ПЕРВОНАЧАЛ

 

Допустим, что мы уже привыкли к мысли о существовании трех естественнонаучных первоначал (смысл-пространство-время), как привыкли и к мысли о трех первоначалах Света в христианском значении (Бог-Отец и Бог-Сын и Бог-Дух), вполне допуская также мысль, что объективно эти первоначала, имея параллельные значения. В то же время совпадают во всех своих трех аспектах. Но исторически сложилось, что философия как самостоятельная отрасль знаний имеет собственную точку зрения на природу первоначал, не обязательно совпадающую в понятиях ни с научным, ни с религиозным опытом, однако тоже претендуя на всеобщность. Такими философскими началами являются мышление-бытие-небытие. Пифагореец Парменид, продолжа дело своего кумира, прибегнувшего к научному объяснению мира, взялся применить при этом доказательство. Однако «подзабыв» при этом о Законе Трех Измерений Пифагора. Парменид в центр внимания поставил лишь две философские проблемы: во-первых, об отношении мышления и бытия и, во-вторых, об отношении бытия и небытия…

 

Легко доказав, что «…мышление и бытие есть одно и то же» и что «…нельзя мыслить немыслимое, но если мы мыслим о не-сущем, значит оно есть», Парменид, тем не менее, не смог принять чувствами, что бытие и небытие есть «одно и то же», поставив под сомнение, таким образом, о мышлении-бытии-небытии как едином треугольнике Пифагора. И с этого исторического момента философская мысль, сосредоточившись на выяснении отношения бытием и небытием, ушла в ложном направлении, назвав его «основным вопросом философии». А как известно: «Движение по ложному пути умножает заблуждения» (Ф.Бэкон), поэтому мы имеем сегодня то, что имеем: философская мысль блуждает по Вселенной, не найдя постоянного пристанища ни в науке, ни в религии, разрушив и свою основу – Философский Закон Трех Измерений…

 

Но допустим, что справедливость восторжествовала и Закон восстановлен! Тогда не трудно увидеть как изящно совпадает «треугольник» Смысл-Пространство-Время с «треугольником» Мышление-Бытие-Небытие во всех трех своих философских аспектах. Мышление возникает от распознавания Смысла, Бытие возникает в Пространстве, а Небытие адекватно Времени, ибо утрата чувства реального времени неизбежно ввергает индивида в небытие. И, наконец, не зря говорится, что «В начале был логос», то есть в начале был смысл. Но смысл не может предшествовать лишь пространству и времени, ибо без них он просто невозможен. (Как уже было сказано, лишь союз трех этих понятий сохраняет самостоятельное значение). Точно так же мы говорим, что самостоятельное значение сохраняет союз понятий мышление-бытие-небытие, а значит и союз понятий Бог-Отец и Бог-Сын и Бог-Дух…

 

И как един Бог в трех Лицах, так един и Универсум в трех измерениях, так един и Свет в трех своих ипостасях, каковыми являются Смысл, Пространство, Время, без любого из коих он просто не возможен. В признании данного обстоятельства, видимо, и будет состоять искупление философии, ушедшей однажды в труднейшее блуждание по лабиринтам исторического и диалектического материализма на основе дуалистического мировоззрения, «правильно пользоваться которым научились лишь единицы» (Энгельс)…

 

Но именно триада Смысл-Пространство-Время позволяет вести речь о трех аспектах Человека, именуя эти аспекты как «Интеллект и Тело и Душа». Говорят: «Подобное тянется к подобному и порождает подобное» (Эмпедокл). Три аспекта Вселенной (Макрокосма) породили три аспекта Человека (Микрокосма) и наоборот: из животного мира только «Человек познающий» в своем сознании смог «породить» Вселенную по своему образу и подобию, снабдив её Разумом (Смысл), Телом (Пространство) и Душой (Время)…

Поистине прав Пифагор: «Всё состоит из трех»…

 

ЗАКОН ТРЕХ ИЗМЕРЕНИЙ

В ФИЛОСОФИИ НИКОЛАЯ КУЗАНСКОГО

 

Первым из серьезных философов, «откопавшим» закон трех из­мерений в философии Пифагора стал Н. Кузанский (1401 – 1464) тоже применивший математический метод доказательства «троич­ности всеединства» через треугольную диаграмму. В «Ученом незна­нии» именно на законе трех измерений Пифагора он и сосредото­чил «всю силу своего ума».

Убедившись в плодотворности метода, Кузанский воздает долж­ное его автору весьма восторженным образом, называя его не ина­че как «знаменитейший в своем веке мудрец, учивший, что единст­во троично», «первый из всех философов, украшение Италии и Гре­ции», и что «следуя таким путем Пифагору, мы всего яснее можем рассмотреть троичность в единстве и единство в вечно поклоняемой Троице». В главе «О том, что понимание троичности в единстве все превосходит», вслед за Пифагором, Кузанский утверждает, что «единство нельзя понять должным образом, не поняв его троично­сти», и что «единство есть не что иное как троичность, означающая нераздельность, раздельность и связь». (Похоже, что именно это ме­сто из сочинений Кузанского взял за основу своей статьи «Логика триединства» академик Б. Раушенбах в журнале «Техника молоде­жи» №8 -1991)…

 

По мнению 3. Тажуризиной о философском наследии Кузанско­го: «как никто другой в 15 веке, он пытается проникнуть в сущность бытия, найти ключ к той заветной двери, за которой сияет истина. Полагая сущность всех вещей одной и той же, Кузанец считал, что познание глубинной основы видимого мира способно раскрыть сущ­ность каждой вещи». Именно об этом пишет и сам философ: «Если бы мы обладали точным знанием об одной вещи, то по необходимо­сти мы обладали бы знанием обо всех вещах»…

 

Как отмечает Тажуризина: «В 15 веке, в итальянском гумани­стическом движении культ бога заменялся культом человека и его разума». Именно эта идея просматривается во всей философии Ку­занского. Он говорит о триедином боге, но лепит образ триединого человека. По сути вслед за Пифагором он повторяет: человек един, но имеет три сущности: разум, тело и душу. И тоже настаивает, что это «понимание троичности все превосходит». По убеждению фило­софа, если мы хотим понять сложное через простое, это сложное не­обходимо низвести до треугольника, который «свертывает в себе все фигуры». То же касается и любых проблем, каждую из которых на­до уметь видеть»в трех лицах», чтобы решать ее наиболее плодо­творным и эффективным образом…

 

Сочинение Кузанца «О БОГЕ КАК ОТЦЕ ВСЕХ СВЕТОВ» блистательно подтверждает общую философскую мегатенденцию сближе­ния учений о Боге, о Свете с учениями о Человеке, о чем достаточ­но убедительно писал в свое время Николай Бердяев в рассуждени­ях «о триединстве бога и человека как последней тайне человечест­ва». Таким образом «знание обо всех вещах» сводится к «знанию о Свете» и к «знанию о Человеке». Следовательно знания о триединст­ве Света являются «ключом» к познанию триединства Человека, — именно в этом суть философии и Пифагора, и Кузанского…

 

ТРИ ИЗМЕРЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА

В ФИЛОСОФИИ ИММАНУИЛА КАНТА

 

Человеческую историю И. Кант (1724-1804) видел как «исполне­ние тайного плана природы» по созданию «совершенного государст­венного устройства как единственного состояния, в котором она мо­жет полностью развить все задатки, вложенные ею в человечество». Среди всех «задатков» Кант выделял три важнейших: «Человек соз­дан таким образом, что впечатления и возбуждения, вызываемые внешним миром, он воспринимает при посредстве тела —- видимой частью его существа, материя которого служит не только, чтобы за­печатлеть в невидимой душе первые понятия, но необходима им для того, чтобы внутренней деятельностью воспроизводить и связывать эти понятия, короче говоря, для того, чтобы мыслить».

«Всякое наше знание — учит он — начинается с чувств, пере­ходит затем к рассудку и заканчивается в разуме, выше которого в нас нет ничего для выработки материала созерцаний и подведе­ния его под высшее единство мышления». По-Канту, главная проб­лема человека — проблема разума, которой философ посвятил три своих важнейших философских работы: «Критика чистого разума» (1781), «Критика практического разума» (1788) и «Критика способ­ности суждения» (1790). Для Канта очевидно: «Разумное естество су­ществует как цель сама по себе». Именно этот тезис лег в основу знаменитого «категорического императива Канта», требующего «по­ступать так, чтобы максима индивидуальной воли могла иметь си­лу принципа всеобщего законодательства». Руководствуясь катего­рическим императивом как высшим нравственным условием, фи­лософ требовал «всегда относиться к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого как к цели и никогда не относиться к нему только как к средству». То есть по-Канту, если человек есть цель «тайного плана природы», то, следовательно, достижение этой цели есть ЗАКОН для человечества, есть его НРАВСТВЕННЫЙ ИМПЕРАТИВ, требующий исполнения «Основного ЗАКОНА Человека» и «ЗАКОНА развития Человека» через совершенствование государственных форм организации и управления процессами ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО, ФИЗИЧЕСКОГО и ДУХОВНО-СОЦИАЛЬНОГО развития и ЛИЧ-НОСТИ, и СЕМЬИ, и ГОСУДАРСТВА…

 

Таким образом, вслед за Платоном, понявшем смысл совершенного государства в совершенствовании системы воспитания и образования как принципа высшей справедливости, сюда же приходит и Кант, увидевший в совершенном человеке ЦЕЛЬ естественных зако­нов развития РАЗУМА, ТЕЛА и ДУХА ГОСУДАРСТВА. И сформулировав нравственный категорический императив, философ потребовал его неукоснительного соблюдения как ВЫСШЕГО НРАВСТВЕННОГО ЗАКОНА…

 

Отнюдь не случайно П. Флоренский, рассуждая «О космологических антиномиях Канта», называет Платона и Канта «двумя водоразделами» философии, ее «началом» и ее «концом», указывая, что «с именами этими навеки срослось самое значительное, что есть
в философии». Назвав «Критику чистого разума» «титанической борьбой двух исполинов философии — Канта и Платона», поднимающих «вопрос, о разуме», он характеризует ее «великою моральною заслугою Коперника философии»...

 

УЧЕНИЕ О ТРИЕДИНСТВЕ В ФИЛОСОФИИ ГЕОРГА ГЕГЕЛЯ

 

«Поскольку истинно бесконечное есть тайна для чувственного представления и для рассудка, то люди чувственные и рассудочные являются противниками учения о триединстве». Так рассуждает Ге­гель (1770-1831), доказывая не только причину трудности воспри­ятия идеи триединства, называя ее «божественной идеей», но и вы­нося суровый приговор: «Личность, которая не растворяется в этой божественной идее, есть зло», /с. 240/…

 

По-Гегелю, идея триединства как божественная идея «всегда со­ставляет основу того, что вообще есть мир. Познать истину чего-то, значит, познать это вообще, определить это сообразно форме этой идеи». / с. 242/. И далее: «Следует также принять к сведению и то, что более древние народы и индивидуумы сами не сознавали, чем они обладали, имея эту идею, они не знали, что она содержит абсо­лютное сознание истины», /с. 243/. Убедившись, что «Единое само по себе еще не есть понятие, истинное», — Гегель указывает в этом Едином на первое — как общее, на второе — как частное, и на третье — как особенное. /Первое — вещь, явление; второе — инобытие, деятельность; третье —логос (смысл), софия (мудрость), слово (узрение бога)/. И философ выводит, что «главная точка зрения должна состоять в том, чтобы осознать эти явления как разумные, какими бы дикими они ни были, чтобы увидеть, каким образом они имеют основу в разуме и какой разум заключен в них: в то же время надо уметь различать форму разумности, которая здесь налична и еще не адекватна содержанию», /с. 245/…

 

Особе внимание Гегель уделяет тому, что «Эта (божественная) идея часто ставилась по ту сторону человека, мышления, разума и таким образом противопоставлялась последнему, так что это опреде­ление, которое есть вся истина и которое одно только и есть вся ис­тина, рассматривалось как нечто, присущее только богу... Тем самым эта основная идея не рассматривалась как всеобщая идея». И нако­нец, философ заключает, что «поскольку троичность сознается как существенная и единая природа бога, она не должна оставаться по ту сторону, эта идея не должна приниматься за нечто потустороннее, а цель познания должна состоять в том, чтобы познать истину так­же и в особенном, и если истина будет познана, то все то, что в осо­бенном является истинным, будет содержать это определение». (Там же). И вслед за Я. Беме Гегель повторяет: «Триединство есть всеоб­щая основа всего, что рассматривается согласно истине, хотя и в ка­честве конечного, но и в его конечности в качестве истины, которая в нем есть»…

Повторим же и мы вслед за Гегелем: «Вообще мы видим как в этих попытках понять идею триединства европейская действи­тельность под действием восточного идеализма уходит в мир мысли. Это только попытки. Однако в них обнаруживается борьба за исти­ну, а такая борьба заслуживает признания...» /с. 244/.

Общее замечание Гегеля, что «третье есть первое» позволяет «замкнуты три ипостаси единого в единый ТРЕУГОЛЬНИК ИСТИ­НЫ. В одном из «углов» которого мы находим МЫСЛЬ, в другом — ТЕЛО, в третьем — ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ…

 

О ТРЕХ АСПЕКТАХ ЕДИНОЙ СУЩНОСТИ

В ФИЛОСОФИИ П. ФЛОРЕНСКОГО

 

Два дня, 7 и 11 октября 1919 года, выдающийся философ, уче­ный и богослов Павел Флоренский (1882-1937) сосредоточенно работал над научной статьей, уложив ее в четыре страницы, свидетельствующих о необыкновенной сложности рассматриваемой про­блемы. За окном вздыбленная Россия под красными стягами вы­дворяла последние остатки разбитых армий Антанты, а в это время, философ бился над проблемой света и цвета, удалившись от зем­ной суеты сует. Красный цвет! Что означает цвет вообще? Какова его природа? Как она связана с природой человека? общества? И поскольку философия Флоренского как «последнего русского энцик­лопедиста находится сегодня в центре внимания мировой гумани­стической общественности» (К. Исупов), эти четыре страницы вполне заслуживают того, чтобы привести их здесь почти полностью…

 

Итак:

П. А. Флоренский: «К символике цветов». (Медитация) 1919г.:

 

«Выйдем в открытое место, лучше всего при восходе солнца или когда солнце почти у горизонта, и заметим себе соотношение цве­тов. Прямо против солнца — фиолетовый, сиреневый и голубой. В стороне солнца — розовый или красный, оранжевый, Над головой — прозрачно-зелено-изумрудный.

Дадим себе ответ, что собственно видим мы. — Мы видим свет и только свет, единый свет единого солнца. Его различная окраска — не собственное его свойство, а соотношение его с земною и небес­ною средою, которую наполняет собой этот единый свет. Свет неде­лим, свет оплошен, свет непрерывен... Но те оптические среды, ко­торые светом наполняются и свет нам передают, они не непрерыв­ны, они зернисты, они представляют собою некоторую тончайшую пыль и сами содержат другую пыль, пыль, по тонкости своей не до­ступную никакому микроскопу, но тем не менее состоящую из от­дельных зернышек, из отдельных кусочков вещества. Те роскошные цвета, которыми украшается небосвод, есть не что иное как способ соотношения неделимого света и раздробленного вещества: мы можем сказать, что цветность солнечного цвета есть тот привкус, то видоизменение, которое привносит в солнечный свет пыль земли, самая тонкая пыль земли, и, может быть, еще более тонкая пыль неба,

Фиолетовый и голубой цвета — это есть тьма пустоты, — тьма, но смягченная отблеском как бы накинутого на него вуаля тончай­шей атмосферной пыли; когда мы говорим, что видим фиолетовый цвет или лазурь небосвода, то это мы видим тьму, абсолютную тьму пустоты, которой не осветит и которую не просветит никакой свет, но видим ее не самое по себе, а сквозь тончайшую, освещенную солнцем пыль.

Красный и розовый цвета — это та же самая пыль, но видимая не против света, а со стороны света, не смягчающая своею осве­щенностью тьму междупланетных пространств, не разбавляющая ее светом, но, напротив, от света отнимающая часть света, застя­щая глазу свет, стоящая между светом и глазом и, своею непросве­щенностью, прибавляющая к свету тьму.

Наконец, зеленый цвет, по направлению перпендикулярному, зеленоватость зенита, есть уравновешенность света и Тьмы, есть боковая освещенность частиц пыли, освещенность как бы одного полушария каждой пылинки, так что каждая из них столь же может быть названа темною на светлом фоне, как и светлою на темном фо­не. Зеленый цвет над головою — это ни свет, ни тьма.

Итак, есть только энергия освещающего света и пассивность ос­вещаемого, а потому — и не поглощающего свет вещества; и, наконец, есть то, о чем только грамматически можно сказать, что оно есть, ибо оно есть ничто, пустое пространство, то есть свет, интен­сивность в котором мыслится равною нулю, — чистая возможность воссиять свету, которого, однако, нет. Эти два начала и третье - ничто — определяют собою все многообразие цветов неба.

От этих чувственных образов мысль само собою устремляется к символическому их смыслу. Но тут, раз и навсегда, и с предельной настойчивостью, надо высказать, что метафизический смысл сим­волики, этой, как и всякой другой подлинной, символики, не над­страивается над чувственными образами, а в них содержится, со­бою их определяя, и сами-то они разумны не как просто физиче­ские, а как именно образы метафизические, эти последние в себе неся и ими просветляясь. В данном же случае непрерывность в пе­реходе от чувственного к сверхчувственному так постепенна, что, говоря эти слова: свет, тьма, цвет, вещество, — сам не знаешь, в какой мере, вот сейчас, имеешь дело с физическим, и в какой — с метафизическим: ведь все эти слова есть те первичные слова, из которых, как из общих корней, развиваются и поднимаются, все время оставаясь параллельными, все время в живом соотношении между собою, как физика, так и метафизика, вернее сказать, как метафизика, так и физика. Действительно, описанные соотноше­ния между началами мира физического имеют полное себе соответ­ствие в соотношении начал бытия метафизического; оба аналогичных соотношения в точности, как форма и отливка по ней или как два оттиска одной печати, повторяют друг друга. Отсюда устанав­ливается и символическое значение в мире сверхчувственном того, что является результатом соотношения начал бытия чувственного, т. е. символика цветов»…

 

Далее философ, на основании сказанного, начинает анализи­ровать знаменитое библейское изречение «Бог есть свет»:

 

«Бог есть свет», и это — не в смысле нравоучительном, а как суж­дение восприятия, — духовного, но конкретного, непосредственно­го восприятия славы Божией: созерцая ее, мы зрим единый, неде­лимый, непрерывный свет. Свет не имеет дальнейшего определе­ния, кроме того, что он есть свет беспримесный, чистый свет, в ко­ем «несть тьмы не единыя». Определение света есть только то, что свет есть свет, не содержащий никакой тьмы, ибо в нем — все про­светлено и всякая тьма от века побеждена, преодолена и просвеще­на. В отношении к цветам мы называем свет — белым; но «белый» не есть положительное определение, оно указывает только на бес­примесность, на «ни тот, ни другой, ни третий цвет», а только: сам он чистый, беспримесный свет. «Белый свет» есть только обозначе­ние света, как такового, чисто-аналитическое подчеркивание его целости. — Он, — свет ли, Бог ли, — полнота, в нем нет никакой од­носторонности, ибо всякая односторонность происходит от препят­ствий; нет в нем никакого ущерба, никакого ограничения. Лишь ог­раничение, ослабление, ущемление, разбавление чистой энергии света чуждою ей пассивностью, могло бы заставить свет быть не просто светом, не просто самим в себе, но односторонним, склонен­ным в ту или другую сторону, в сторону такой или иной цветности.

Этою пассивною средою, в ее тончайшем и нежнейшем явлении бывает тварь, и притом не грубая земная тварь, грубо же наруша­ющая духовность света, но высшая и тончайшая тварь: тварь, так сказать, в ее перво-истоке служит средою, придающею свету цвет­ность. Эта метафизическая пыль именуется Софией. Она не есть самый свет Божества, не есть самое Божество, но она и не то, что мы обычно называем тварью, не грубая инертность вещества, не грубая его светонепроницаемость.

София стоит как раз на идеальной границе между божествен­ною энергиею и тварною пассивностью; она — столь же Бог, как и не Бог, и столь же тварь, как и не тварь. О ней нельзя сказать ни «да», ни «нет», — не в смысле антиномического усиления того или другого, а в смысле предельной переходности ее между тем и дру­гим миром. Свет есть деятельность Божия, София же — первое огустение этой деятельности, первое и тончайшее произведение ее, еще однако, дышащее ею, к ней настолько близкая, что между ни­ми, если не брать их соотносительно между собою, нельзя провести и самой тонкой границы. И мы бы не могли различить их, если бы не соотношение: света — деятельности Божества и Софии — перво-твари или перво-материи. — Лишь из соотношения двух начал ус­танавливается, что София не есть свет, а пассивное дополнение к нему, а свет не есть София, но ее освещает.

Это соотношение определяет цветность.

Созерцаемая как произведение божественного творчества, как первый сгусток бытия, относительно, самостоятельный от Бога, как выступающая вперед навстречу свету тьма ничтожества, то есть созерцаемая от Бога по направлению в ничто, София зрится голубою или фиолетовою. Напротив, созерцаемая как результат божественного творчества, как неотделимое от божественного света, как передовая волна божественной энергии, как идущая пре­одолевать тьму сила Божия, т. е. созерцаемая от мира по направле­нию к Богу, София зрится розовою или красною. Розовою или красною она зрится как образ Божий для твари... Напротив, голу­бою или фиолетовою она зрится как мировая душа, как духовная суть мира, как голубое покрывало, завесившее природу... Наконец, есть и третье направление — ни к свету и ни от света, София вне ее определения или самоопределения к Богу, Это тот духовный аспект бытия, можно сказать райский аспект, при котором нет еще позна­ния добра и зла. Нет еще прямого устремления ни к Богу, ни от Бо­га, потому что нет еще самих направлений, ни того, ни другого, а есть лишь движение около Бога, свободное играние перед лицом Бо-жиим... И это тоже София, но под особым углом постигаемая. Этот аспект Софии зрится золотисто-зеленым и прозрачно-изумруд­ным...

Три основных аспекта первотвари определяют три основных цвета символики цветов, остальные же цвета устанавливаются, в своем значении, как промежуточные. Но каково бы ни было много­образие цветов, все они говорят об отношении хотя и различном, но одной и той же Софии к одному и тому же небесному Свету. Солн­це, тончайшая пыль и тьма пустоты в мире чувственном и — Бог, София и Тьма кромешная, тьма метафизического небытия, в мире духовном — вот те начала, которыми обусловливается многообразие цветов, как здесь, так и там, при полном всегда соответствии друг другу»…

Безусловно, статья Флоренского о символике цветов относит­ся к высшей категории сложности, ибо она — плоть от плоти — он сам: сложнейший из сложнейших. В нем одном сошлись как минимум четыре человека: гражданин, священник, ученый-ис­следователь и, наконец, философ. Как гражданин он должен слу­шать всех; как священник он олицетворяет ЦЕРКОВЬ — один из важнейших социальных институтов /игравших в недалеком про­шлом весьма зловещую роль: достаточно, например, вспомнить времена античности, когда, по словам профессора А.Чанышева: «к концу эпохи Перикла был принят закон приравнивавший к го­сударственному преступлению непочитание богов и объяснение небесных явлений естественным образом; именно тогда едва ушел от казни Анаксагор (500-449 г. до н. э.), но затем был казнен Сократ, подвергнут преследованию Протагор, а позднее — сам Аристотель». Да и позже борьба с «ересью» носила жесточайший характер/.

Как ученый-аналитик он должен был олицетворять другой важнейший социальный институт — Академическую Науку и поль­зоваться ее методом познания и терминологией. Как ученый он ищет научную истину, а как священник он верует, что высшей ис­тиной является Бог, и задачей науки, следовательно, является дока­зательство именно этой Истины…

 

Однако в ученом священнике присутствует и ясное понимание значения философии и ее предназначения сомневаться во всем, что бросает хоть какую-то тень на Истину как основную ее Цель и Лю­бовь. Для него философия — образ жизни и сама жизнь, а может быть даже и нечто большее, потому что в конце-то концов, благода­ря именно философскому складу своего ума, он всегда чувствовал свою неуютность ни в храме науки, ни в храме религии, ни в жиз­ни, ставшей ареной Великого противостояния Науки и Религии. Именно философия скорее всего и явилась первопричиной, почему однажды Имя Величайшего Философа оказалось в расстрельных списках 1937 года...

 

Появившиеся же его сочинения показывают, что и воскрес он как философ...

 

А. ф. ЛОСЕВ: О ЦВЕТОВОЙ СИМВОЛИКЕ ФЛОРЕНСКОГО

 

В «Диалектике мифа» дана исключительно высокая оценка Ло­севым работе Флоренского: «Я утверждаю, что проводимая в таком толковании цветов символическая Философия (между прочим, оди­наковая у Гете и Флоренского) есть всецело именно символическая, так как она построена на существенной характеристике каждого цвета в отдельности. Против этого могут только сказать, что эти ха­рактеристики необязательны, произвольны и субъективны. Что они необязательны, это может утверждать только засушенное и мертвое, абстрактно-метафизическое сознание. Никто никогда не воспринимает цвет без этих и подобных впечатлений. Чис­тый цвет есть несуществующая абстракция и утверждается лишь теми, кто не привык видеть жизнь, а лишь живет выдумками. Что же касается произвольности этих характеристик, то они являют­ся таковыми только потому, что весьма мало людей, которые бы задавались целью изучить цвета в их полном жизненном явле­нии. Разумеется, туг возможна та или иная степень произвола, по­камест наука не собрала хорошо проанализированный этнографи­ческий, психологический и феноменологический материал. Нако­нец, совсем уж нелепо обвинение в субъективизме. Думают, что возбужденный характер красного цвета есть субъективное (так как нереальное) переживание, а колебательные движения среды, даю­щие красный цвет, — объективны. Почему? Чем одно лучше друго­го? Разве эти «волны» не суть тоже некое физическое явление, вос­принимаемое обычным путем? Почему одни восприятия субъектив­ны, другие вдруг объективны? По-моему, все одинаково субъектив­но и объективно. И не лучше ли просто выкинуть всех этих субъек­тов и объектов и не лучше ли описывать предмет так, каким он яв­ляется? Не хочется людям довериться живому опыту. А он как раз говорит, что не мы возбуждаем красный цвет, а он — нас; не мы ус­покаиваем зеленый цвет, а он — нас; и т. д. Ну так и давайте запи­шем: красный цвет вызывает возбуждение, именно он, а не мы с ва­ми. И, значит, возбужденность — его объективное свойство. Для меня оно, во всяком случае, гораздо более объективно, чем какие-то там волны неизвестно чего, о которых я с гимназических лет успел забыть все, что ни вбивали в меня старательные физики. Физику я забыл, но красный флаг от белого всегда буду отличать — не беспо­койтесь.

Такова живая философия цвета, ничего общего не имеющая с абстрактно-аллегорическими толкованиями «научных» теорий» /т. З, с. 50-51/…

 

Таким образом, на основании этой обширной цитаты хорошо видно, что Лосев убежден не только в объективности и обязательно­сти характеристик, данных Флоренским цветам в цветовой символике, но и в их закономерности, которые, однако, не стали до сих пор всеобщим достоянием только потому, что физическая наука еще не прониклась пониманием истинной природы света как «дофизической» и «послефизической». Пока это — удел лишь философии, ре­лигии (теологии) да, пожалуй, оккультных наук. Может быть, имен­но отсюда и трудности в понимании феноменологии цвета и фено­менологии человека, предложенной нами в «Основном ЗАКОНЕ че­ловека»…

 

РАДУГА КАК СИМВОЛ ВЕЧНОГО ДОГОВОРА

 

Символику цветов Флоренского можно считать первой, но чрез­вычайно плодотворной попыткой человеческого сознания проник­нуть в «тайну вечного договора», учрежденного в первой книге Мо­исея (Бытие, гл. 9) между Творцом, Человеком и «всякою тварью жи­вою». «Вечный договор» имел силу закона и символически предста­влял собою «радугу во облаке». Согласно Моисею, к тому времени, когда возникла необходимость в договоре, человечество «погрязло в омерзении и мерзостях прелюбодеяний и разврата», зачинщиками в которых были как люди, так и боги. В мифологии богами называ­лись люди с «божественной» внешностью, то есть с пропорциями, статью и красотою от природы. За эти очевидные качества их на­чинали боготворить, что в условиях дикости и варварства закан­чивалось всегда одинаково: излишествами в прелюбодеяниях, по­скольку господствовал половой инстинкт. Со временем у биоло­гического инстинкта появился сильный «конкурент» — социальное положение, зависящее от должности и богатства. Вся мифология и вся литература свидетельствуют, что все чаще победа стала оста­ваться за социальными преимуществами, скупающими доброде­тель и красоту что называется на корню...

 

РАДУГА, представленная в статусе закона между Творцом и Но­ем, есть не что иное, как прямое обращение к разуму человеческо­му (Ной-нус-ум) с целью выделить его как третью силу в борьбе ме­жду биологической и социальной сущностями человека, устанавливая во всем гармонию и меру. Радуга есть символ цветовой гармо­нии и меры, и если эту гармонию и меру хоть в малом нарушить, то разрушается и радуга, превращаясь в пустоцветие…

 

ВЕЛИЧАЙШЕЙ заслугой Философа является то, что он отва­жился внедриться «всей силой своего ума» в сферу трансцендентно­го, метафизического, откуда доселе шла вся мистика, магия и кол­довство (но ведь провиденье и пророчество тоже оттуда!). Введя сво­ими исследованиями в зону смыкания сфер физического и метафи­зического, и показав нам на практике взаимоотношение интуитив­ного (от мира чувственного) и мистического (от мира сверхчувст­венного). Философ явил нам результат…

 

Этим выдающимся результатом стали философским образом выделенные ТРИ АСПЕКТА ПЕРВО-ТВАРИ. Причем, указав ТРИ ЦВЕТА ТРЕХ АСПЕКТОВ ТВАРИ, он сделал их тем самым неперепу­тываемыми, прежде всего друг с другом. Соединив ТРИ АСПЕКТА ТВАРИ с ТРЕМЯ АСПЕКТАМИ СВЕТА как Бога, философ дал способ и в человеке как тварном существе, сотворенном по образу и подо­бию Бога, выделить и в нем ТРИ ЦВЕТОВЫХ АСПЕКТА РАДУГИ, представляющей в природе человека ОСНОВНОЙ ЗАКОН как ВЕЧ­НЫЙ ДОГОВОР, как Завет между Творцом и Своим Творением.

На наш взгляд, именно в этом результате вся заслуга Философа, которую, однако, почему-то не спешат признавать ни Академия На­ук, ни Философия, ни Церковь. Но, как говорится, всему свое вре­мя, и, кажется: ВРЕМЯ ПРИШЛО! Радуга есть цветовой символ «вечного договора», следовательно, обращаться к нему никогда не поздно, но всегда полезно и почетно!

 

СОФИЯ КАК ПЕРВО-ТКАНЬ ЖИВОГО ВЕЩЕСТВА

 

Фактически, Флоренский нарисовал нам грандиозную картину космического процесса «рождения Софии» как «живого вещества» в акте взаимодействия физического начала — Света, с началом мета­физическим — Тьмою. И в результате преодоления активностью Света инерции Тьмы происходит «огустение деятельности света», и миру является их «первое и тончайшее произведение» — перво-материя или перво-тварь, названная Философом СОФИЯ. Может быть, именно ее, Софию, физики называют то эфиром, то теплоро­дом, то флогистоном. Но может быть, что так они называют то, что мы назвали «инерцией Тьмы», которую вынужден преодолевать Свет своей неустранимой активностью. Тьма — это мир метафизики, и в своих абсолютных- значениях это есть кромешный мрак, ад­ский холод и отсутствие каких-либо форм. То есть Тьма есть символ метафизического небытия, где «встречаются», однако, такие мета­физические явления как предбытие с постбытием или инобытием, образуя единый семантический треугольник: ПРЕДБЫТИЕ-БЫТИЕ-НЕБЫТИЕ. Если верить Гегелю, что «последнее есть первое», то есть, что крайности «сходятся», то приходится говорить лишь о бы­тии и небытии, произвольно отбрасывая одно из начал (предбы­тие), которое, однако, обнаруживается в цветовой символике Фло­ренского. Выход один: требуется устранить произвол и восстано­вить справедливость, возрождая ЗАКОН ТРЕХ ИЗМЕНЕНИЙ, о ко­тором СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ ТРИ ЦВЕТА: ФИОЛЕТОВЫЙ, ЗЕЛЕ­НЫЙ и КРАСНЫЙ…

 

Характеризуя фиолетовый цвет через созерцание Софии со стороны источника Света во Тьму, «как выступающую вперед на­встречу свету тьмы ничтожества», Философ ясно дает знать, что фиолетовый цвет есть символ просвещающего начала, т. е. сим­вол разума, интеллекта, интеллигенции.

Характеризуя красный цвет и созерцая Софию, «как передовую волну божественной энергии, как идущую преодолевать тьму силу Божию. т. е. созерцаемую от мира к Богу», т. е. к Свету как творцу, Философ указывает на красный цвет как на символ деятельностного начала, начала творческого. Если фиолетовый цвет есть сим­вол просвещения, осознания, то красный цвет есть символ пре­одоления и именно символ энергии, нуждающейся в удовлетворе­нии творческих потребностей. (Отсюда и цвет «красного флага», о котором пишет Лосев, необходимо возбуждающий действие и про­тиводействие).

Наконец, зеленый цвет характеризуется состоянием Софии «ни к свету и ни от света», «ни к Богу и ни от Бога, а лишь около Бога»: Философ дает знать, что это есть биологическая фаза «перво-твари», ее так сказать, физиологический аспект, «равнодушный» к ис­каниям Бога ли в Свете, Света ли в Боге. Это символ растительно­го или животного аспекта первоматерии, а значит, потом — и чело­века, живущего по законам джунглей (т. е. первочеловека).

То есть София есть «живое вещество», обнаруженное Философом на стадии возникновения первоматерии или первотвари как ре­зультат взаимодействия Света и Тьмы, взятых им как начало физи­ческое (свет) и начало метафизическое (тьма). И если еще не совсем «живое», то вполне можно предположить, что «предживое»…

ЗАКОН ТРЕХ ИЗМЕРЕНИЙ

КАК ОСНОВА ФИЗИКИ И МЕТАФИЗИКИ

 

Легко сказать: идеальное предшествует реальному, реальное — ирреальному. Но как определить те пункты, в которых осуществля­ется переход одного состояния материи в другое, другого — в тре­тье, а третьего — в первое. Ведь ясно же, что предродовое (преджизненное) и посмертное (постжизненное) состояния человека в мен­тальном плане суть разные вещи. Образ ребенка в преджизненном состоянии может являться лишь в воображении или в мечтах, в то время как из послежизненного состояния образ является в па­мяти, имея вполне определенные черты в фотографиях, скульпту­рах, названиях и т. д; Но нам говорят: «Все приходит из небытия и в небытие уходит» (А. Чанышев), полагая, что имеется только два критерия: сущее и не-сущее, то есть бытие и небытие, смешивая, таким образом, в одну кучу предбытие и постбытие, разрушая тем самым ЗАКОН ПИФАГОРА, и не обращая внимания на такие «при­вычные» - психологические - особенности сознания как воображение, мышление и память. (Как видим, и здесь во всей красе предстал наш знамени­тый треугольник)…

 

Если воображение есть творческая лаборатория идеального, то память воссоздает лишь ирреальное, бывшее, ушедшее. Мышле­ние же, соединяя воображение с памятью, соединяет и идеальное с ирреальным, являясь таким образом реальностью, сочетающей друг с другом и предбытие с постбытием, и тогда мы говорим: исто­рия — это фонарь в будущее, который светит нам из прошлого, как бы соединяя оба эти начала с третьим — сегодняшним, в одно це­лое, единое, однако всегда свернутое из трех «вещей»: идеального, реального и ирреального. (Будущего, настоящего, прошлого)…

 

Навряд ли следует искать доказательств равнозначности «сто­рон» этого интеллигибельного треугольника, но ничто не мешает видеть этот идеальный треугольник именно равносторонним, в ко­тором всякая сторона меньше суммы остальных двух. Если поло­жить, что физический чувственный мир представлен как реальное, одной «стороной», то метафизический мир предстает двумя сторо­нами: суммой идеального и ирреального, соединяющихся, однако, в сознании через воображение, мышление и память. Поэтому можно говорить, что утверждение о первичности материального как объективной реальности над сознанием не имеет под собой до­статочных оснований. Данное же рассуждение свидетельствует как раз о противоположном, и метафизика как некий симбиоз пред-чувственного со сверхчувственным имеет перед физикой чувствен­ного мира превосходящее значение.

Этот же интеллигибельный треугольник закона трех измере­ний Пифагора обнаруживается и в природе человека, выступая как разум, тело и душа, обозначившиеся уже на стадии софийного ро­ждения живого вещества как перво-твари ФИОЛЕТОВЫМ, ЗЕЛЕ­НЫМ и КРАСНЫМ ТРЕХЦВЕТИЕМ. Сказанное означает, что в на­ших представлениях о соотношении физического и метафизическо­го, возможно, уже в ближайшем будущем грядут серьезные измене­ния...

 

ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ ЦВЕТА ИНТЕЛЛЕКТА

 

Выделив цветовые символы трех аспектов первотвари, осталь­ные цвета спектра Флоренский назвал «промежуточными». Однако промежуточный цвет — не есть второстепенный! Говорят: «Подоб­ное тянется к подобному, — и мы видим как к фиолетовому «тянут­ся» еще два «подобных» промежуточных цвета — черный и белый (его и породившие в акте совокупления физического Света и мета­физической Тьмы). К красному тянутся оранжевый и желтый, к зе­леному — голубой и синий. И вот мы видим, что и здесь основные цвета Софии (спектра) сгруппировались в строгом соответствии с законом трех измерений, образовав три цветовых триады. Флорен­ский, сделав главное: обозначив закон трех измерений цветовыми символами, указал путь движения мысли в сторону выявления смысла и всех промежуточных цветов, начиная с первоначал. Как говорится, сказав «а», надо говорить и «в» и «с», и т. д...

 

Мы же, начав движение с другого конца — уже с человека, и двигаясь интуитивно, с привлечением символики цветов, пришли к тем же результатам, что едва ли следует считать случайностью! Поэтому сейчас задача — понять смысл символики промежуточных цветов. В «Основном ЗАКОНЕ человека» мы предложили фиолетовый цвет считать символом философии, мышления, смысла, мысли, литературы, то есть всего, что связано с искусством Слова; черный цвет — символом искусства Музы­ки, то есть мышления при посредстве музыки; а белый цвет — символом мышления при посредстве живописи, или искусства Живописи. Таким образом, мы видим, что полное мышление как полноценное мышление может быть таковым только при условии философского, музыкального и художественного образования и вос­питания. Если нет хотя бы одного из трех, то нет и полного интел­лектуального образования, а такой интеллект ущербен…

 

В любом словаре мы найдем, что «искусство есть особая форма мышления», или «одна из форм общественного сознания», что одно и то же. Но ведь искусство философии, искусство музыки, искусст­во живописи это и есть три кита, на которых уже тысячи лет поко­ится все здание КУЛЬТУРЫ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. Уберите хоть одного «кита», а обрушится ВСЯ КУЛЬТУРА. Чего же не хватило коммуни­стам, чтобы управлять Россией? Ленин сказал: «Культуры!», а мы го­ворим: «Интеллекта!», потому что «культура есть возделывание» как процесс, а интеллект есть результат ради которого это «возделыва­ние» осуществляется. То есть культура есть общее понятие, а интел­лект — конкретное. Или он есть, тогда все.определяет философия, разум, либо его нет, тогда все определяют чувства, эмоции, вещи со­вершенно капризные, а посему требующие тонкого воспитания... искусством.

 

Поэтому мы говорим: как не имеют смысла сами по себе фиоле­товый, черный и белый цвета, потому что друг без друга они просто невозможны, также не имеют смысла сами по себе ни филосо­фия, ни музыка, ни живопись, если они не выступают в качест­ве основания культуры, основания интеллекта, который есть не что иное как форма отображения действительности при посред­стве искусства Живописи, искусства Музыки, искусства Слова.

 

ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ ЦВЕТА ДУШИ И ТЕЛА

 

В радуге красный цвет «поддерживается» оранжевым и жел­тым, доминируя над ними, находясь сверху данной триады. У Фло­ренского и Лосева красный цвет есть возбуждающий цвет, есть сим­вол энергийного, деятельностного начала. Не трудно увидеть, что энергийная потенция души изначально нуждается в актуализации ее через формы деятельности, в нашем случае, через формы дея­тельности человека в составе человеческого общества, расчленен­ного сегодня на государства. С одной стороны, это есть индивиду­альная трудовая деятельность в рамках выбранной профессии, с другой же стороны, это есть общественная деятельность в рамках всего государства. Но государственная деятельность есть деятельность политическая, которая, как мы знаем, венчает деятельность экономическую в недрах общества…

 

В ЗАКОНЕ человека мы трудовую и экономическую деятель­ность обозначили символами «промежуточных» цветов: желтый — трудовая деятельность, и оранжевый — экономическая деятель­ность. Ленин говорил: «Политика есть концентрированное выраже­ние экономики». Мы говорим, именно поэтому красный цвет явля­ется символом политической деятельности, из чего следует, что по­литическая деятельность есть высшая форма деятельности челове­ческой личности, ибо она венчает духовную культуру и личности, и семьи, и государства. (Вспомним: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!»). Понятие «политика» покрывает поня­тия экономика и труд и, как красный цвет, находится сверху, явля­ясь символом энергийной потенции, которая актуализируется или при созидании, или при разрушении, в зависимости от результатов политического воспитания общества.

Зеленый цвет является нам вместе с голубым и синим, обра­зуя трехцветие. символизирующее биологическую природу челове­ка, биосферу вообще. Зеленый — цвет растительности, голубой — цвет Неба, то есть воздушной атмосферы. Синий же цвет есть тот же цвет Неба, но преломленный и отраженный в воде, то есть это есть цвет воды. Зеленый цвет есть не только результат фотосинтеза солнечной энергии света, это еще и результат воздействия на рас­тительность воздуха и воды, без которых никакая растительность, а значит и никакой цвет растительности невозможны. Значит, и зе­леный цвет невозможен без цветов «промежуточных» — голубого и синего. Но посмотрите! Именно воздух, восприняв информацию об изменении солнечной активности, приходит в возбуждение сам и возбуждает тучи, моря и океаны, приводя в состояние эмоциональ­ного буйства всю природу и биологическую природу человека в том числе, угнетая его чувства, его психику и его эмоции. Обнаружив эту внутреннюю связь биосферы и биологии человека, мы и позво­лили себе увидеть в зеленом цвете — символ телесной чувствитель­ности (символ Тела), в голубом — символ психического (воздух-дух-псюхе-душа) восприятия, а в синем -- символ эмоционального отра­жения внешнего мира. И если кто не согласен с этим, то ради бога.

Главное же здесь в другом, а именно: ни тело, ни психика, ни эмоции не могут нормально развиваться ни без развития интелле­ктуального, ни без развития духовно-социального, как учили и Пиаже, и Выготский, и другие психологи и идеологи воспитания…

 

ЧЕЛОВЕК КАК БИОЛОГИЧЕСКАЯ СИСТЕМА

 

Исторически человек оказывался в центре внимания всегда, ко­гда речь заходила о смысле жизни, смысле бытия, смысле человека, о загробной жизни. В своем знаменитом сочинении «ФЕНОМЕН ЧЕЛОВЕКА» Тейяр де Шарден (1881-1955) представил человека то­же в трех аспектах, обозначив их как ПРЕДЖИЗНЬ-ЖИЗНЬ-СВЕР-ХЖИЗНЬ (как видим, и здесь — Закон Трех Измерений)…

 

Охарактеризовав человека, что «Это есть самый таинственный и сбивающий с толку исследователей объект науки», ученый при­знается, почему так происходит: «Человек в том виде, каком его уда­ется' Воспроизвести сегодняшней науке, — животное, подобное дру­гим», — поскольку — «по своей анатомии человек так мало отлича­ется от человекообразных обезьян, что современные классифика­ции зоологии помещают его вместе с ними в одно и тоже семейство гоминоидных». Но если «опираясь на физику и биологию, антропо­логия еще кое-как объясняет структуру человеческого тела и неко­торые механизмы его физиологии», то «полученный при объедине­нии всех этих черт портрет явно не соответствует действительно­сти», — откровенно признается исследователь /с. 135/…

 

Как существо биологическое, философски человек определим как эмпирическая категория развития жизни на земле, т. е. как жи­вой организм, познающий и опосредующий живую природу через органы чувств, психику и эмоции, присущих животным организ­мам гоминоидов. Результатом эмпирического постижения пробле­мы самопознания стало возникновение на рубеже 19-20 вв. в аме­риканской психологии научного направления под названием «бихе­виоризм» (бихевиор — поведение), в основе которого лежит понима­ние человека как животного. Это был поворот к объективному изу­чению психики, эмоций и поведения человека как животного и он составил сильную сторону науки о человеке, но вызвал критику со стороны Ж. Пиаже и Л. Выготского (и др.) за «игнорирование соци­альной природы психики», за «примитивизацию вследствие этого поведения человека» и>за тенденцию биологизации человеческой психики».

Однако бихевиоризм позволил увидеть в человеке и выделить в самостоятельную категорию его эмпирическую сущность, опреде­лив ее как биологический организм, наделенный чувствами, психикой и эмоциями, позволяющий ощущать и опосредовать внешний мир, сливаясь с Природою в единое целое. С этой точки зрения не
возможно отрицать, что человек есть существо животное и размножается как животное, о чем никогда и никому не следует забывать, и как биологическая система может функционировать исключительно благодаря развитым органам чувств, психики и эмоций, передовая их из поколения в поколение через систему наследственности…

 

Но тот же Тейяр де Шарден, когда речь зашла о духовной сущ­ности человека, был вынужден признаться, что сегодня для науки «Нет понятия, более неясного с научной точки зрения, чем духовная энергия»... И действительно, если двигаться со стороны естество­знания, то уровень современного его развития не позволяет этого сделать и сегодня...

 

ЧЕЛОВЕК КАК СУЩЕСТВО СОЦИАЛЬНОЕ

 

Хотя еще Аристотель определил человека как «существо полити­ческое», только в 19 веке, с возникновением науки социологии ело- . жилось научное понятие «человек социальный». Уже Сен-Симон (1760-1825) писал, что до сих пор наука о человеке была «лишь га­дательной наукой» и задача состоит в том, чтобы возвести ее «на степень наук, основанных на наблюдении». Причем, все более оформлялось мнение, что в основе духовной сущности человека ле­жит социальное начало, а в социальном — духовное. И не мудрено: ведь еще Сократ, первым взявшийся получить научное определение понятию «душа», а затем и Платон, и Аристотель, уже вплотную вы-' ходили на признание того, что «духовное" и есть «социальное». Но во все времена сильна была религия, и только у атеистов наиболее ча­сто употреблялось марксово определение духовной сущности чело­века, что «это есть совокупность всех общественных отношений».

Именно это определение стало «точкой опоры» в социальной фи­лософии Р. Штейнера (1861-1925), изложенной в одной из его луч­ших научных работ «О трехчленное™ социального организма» (1919). В ней «всю совокупность человеческих отношений» он под­разделил на трудовые, экономические и политические отношения, назвав социальную жизнь «основой для полнокровной жизни чело­века» и «условием развития его духовности в свободном творчестве практической жизни». Следует отметить, что философские и теоре­тические поиски и выводы Штейнера привели его сначала к необходимости организации «общественного движения за трехчленность социального организма», а затем, как следствие, к практиче­ской организации новой школы, педагогической основой которой стали научные представления не только о трехчленности социаль­ного организма, но и философские представления о тройственно­сти социальной природы самого человека.

Наверное, уместным будет привести здесь его весьма любопыт­ный для нашей концепции прогноз: «Я знак, что именно в рус­ском народе таятся задатки к тому, чтобы раньше всех понять идею трехчленности, если ему сообщить ее надлежащим обра­зом»... Как видим, в одно с ним время, именно русский философ Флоренский эту же идею уже обосновывал самым глубочайшим и убедительным образом через символику цветов. Однако, удивитель­но и то, почему Штейнер решил, что «именно в русском народе...»? Ответа на этот вопрос не получить, но сказанное позволяет с боль­шим основанием совместить наши представления о Законе трех из­мерений не только с представлениями Пифагора, Платона, Аристо­теля, Кузанского, Канта, Гегеля о тройственной природе человека, но и с представлениями о трехчленности социальной природы че­ловека по Штейнеру, и особенно с представлениями о цветовой символике трех аспектов первоначал в философии Павла Флорен­ского, напрямую связавшего происхождение человека с троичной природой Света.

И этот научный факт способен изменить все наши представле­ния о философии человека, о философии государства. И разумеется — о философии воспитания и образования...

 

ЧЕЛОВЕК КАК ФИЛОСОФСКАЯ КАТЕГОРИЯ

 

Не зря сказано, что ни один человек не может преуспеть, пока не разовьет свою философию, и ни один народ не может достичь подлинного величия до тех пор, пока не выработает адекватную фи­лософию и не посвятит свое существование политике, совместимой с этой философией...

Исходя из всего сказанного, можно записать: идея человека есть категория философская и будущее этой идее принадлежит. По вы­ражению Т. Карсаевской, человеком занимаются «целые массивы наук», исследуя его социальную и биологическую природу. Но ведь есть еще и теология. И если естественные и общественные на­уки ищут доказательств животного происхождения человека, то теология ведет речь о его божественном сотворении. Однако, если не закрывать глаза на очевидное, то можно увидеть, что и Наука и Религия возводят свои храмы исключительно при посредстве ФИ­ЛОСОФИИ — как бы «слуги двух господ». И можно смело утвер­ждать: всем, чего они достигли, они обязаны ей — ФИЛОСОФИИ. Но и тем, чего они до сих пор не достигли — абсолютного авторите­та, обязаны тоже ей — ФИЛОСОФИИ. Это — парадокс, но он впол­не объясним. Когда-то Горгий (5 в. до н. э.), возвышая философию над всеми науками, рисовал тех, кто пренебрегает философией и занимается частными науками, что «они походи на женихов Пене­лопы, которые добиваясь ее, совокупляются с ее служанками»…

 

Парадокс философии состоит в том, что она до сих пор вынуж­дена опускать глаза, когда речь заходит о ее собственных успехах в решении проблемы самопознания человека как Человека. А в ре­зультате — именно в ее адрес направляются стрелы критики не только из храма Науки или Религии, но и со стороны Властей, обре­ченных всегда искать себе поддержки и у Науки, и у Религии. Все­му виной здесь — «основной вопрос философии», о первичности ма­терии или сознания. Чтобы ставить так вопрос, надо как минимум знать, что такое материя и что такое сознание. Но как раз этого никто не знает, почему и объясняют их через спасительные «фило­софские категории». Истина всегда конкретна и неотрывна от вре­мени. «Истина есть процесс», поэтому и философские категории из­менчивы во времени. Потому что изменчив и сам человек: ежегод­но, ежедневно, ежесекундно. Как изменчиво и человечество, вечно пребывающее одновременно в состоянии зановорождения и зановодетства, зановоотрочества и зановоюности, зановоотцовства и зановоумирания, занововоскрешения и зановозарождения тоже…

 

Попытки объяснить человека из природы животного (наука) или духа (религия) достойного для человека результата не дали и по сей день, и именно этот факт оправдывает нашу попытку объяснить природу человека через философию природы Света. Эта идея, дошедшая до нас в призыве Гермеса Трисмегиста, проходит прямым пунктиром в фи­лософиях Пифагора и Платона, Аристотеля и Кузанского, Канта и Гегеля, и перейдя в сплошную линию в российской философии Фе­дорова-Соловьева-Бердяева-Циолковского-Лосева-др., закончилась жирной точкой в философии Павла Флоренского, тайно убиенного оппонентами в 1937 году…

 

«КАТЕГОРИИ В ФИЛОСОФИИ»

 

В философском словаре мы читаем: «Это есть ступеньки позна­ния мира, узловые пункты в сети явлений, помогающие познавать их и овладевать ими». Здесь же пример как надо пользоваться поня­тием категорий: «Материя есть философская категория для обозна­чения объективной реальности, данной человеку в ощущениях и независимо от них существующей». Как видим, материя есть поня­тие условное, и тайна ее происхождения скрыта в соотношении Света и Тьмы, в соотношении протофизического, физического и постфизического, являющихся тремя ипостасями объективной ре­альности, тремя аспектами перво-твари…

 

Понятие «категории» ввел в философию Аристотель, назвав «фи­лософскими категориями» понятия физика, метафизика, первоматерия, др. Полагая под физикой чувственный мир, метафизический мир характеризовался как сверхчувственный, интеллигибельный. На самом де деле, как показали исследования, речь идет о различ­ных аспектах мира как Единой Монады, состоящей из ТРЕХ. При­чем, если естествознание традиционно занимается прежде всего миром физическим, то протофизический мир и мир постфизиче­ский остаются уделом философии, именно отсюда и происходит ее выдающаяся роль…

 

Поэтому, если физика, наука объясняют мир через опыт, через эксперимент, через факт, то философия все объясняет через фило­софские категории, в том числе и материю, которая зачинается в протофизике, рождается, проявляется в физике и исчезает, уми­рает в постфизике, превращаясь в протофизику в так называемом метафизическом мире. Как видим, все выглядит гораздо проще, ес­ли при познании мира пользоваться методом ТРИАЛЕКТИКИ и ФИ­ЛОСОФСКИМИ ЗАКОНАМИ, вынуждающими человека жить ФИ­ЛОСОФСКОЙ ЖИЗНЬЮ с незапамятных времен. Античная фило­софия была в первую очередь способом жизни и во вторую — интел­лектуальным методом. Замечательно сказал Мэнли П. Холл: «Един­ственной надеждой мира является философия, потому что все печа­ли современной жизни происходят из-за недостатка собственно фи­лософских законов. Тот. кто чувствует хотя бы частично благород­ство жизни, не может не понимать поверхностного характера ак­тивности в нынешнем веке. Хорошо было сказано, что ни один че­ловек не может преуспеть, до тех пор, пока не разовьет свою философию. Ни один народ не может достичь подлинного величия до тех пор, пока он не выработает адекватную философию и не посвятит свое существование политике, совместимой с этой философией»…

Эта просторная цитата Холла в сочетании с нравственным им­перативом Канта может служить весьма серьезным аргументом в пользу и наших философских законов, обозначенных в данных пяти книжицах, прекрасно иллюстрирующих и мысль Магомета, утверждавшего, что чернила философов более драгоценны, чем кровь мучеников. Но философам надо понять до конца, что музы­кальные сочинения как и произведения художников есть тоже фи­лософские методы познания мира, но его отражение никогда не бу­дет адекватным, если пользоваться лишь одним из трех или хотя бы двумя…

 

ЧЕЛОВЕК В ПОНЯТИЯХ ЧЕРЕЗ ФИЛОСОФСКИЕ КАТЕГОРИИ

 

Сократ первый, кто пришел к необходимости объяснения мира через философские понятия. А. Чанышев пишет, что, «Только Со­крат обратил внимание на то, что если нет понятия, то нет и зна­ния», — и привел пример с Меноном, который, «красноречиво гово­ря о добродетели, не может дать ей определения, и выходит, что он не знает что такое добродетель» (в чем будто и уличил Менона Со­крат).

Начав свои рассуждения с МАНИФЕСТА Ассоциации интеллек­туального развития, мы исходили из понятия интеллекта, данного в научных словарях, дружно утверждающих, что это «есть умствен­ная деятельность, разум...», и т. д. Теперь же, проведя исследования, мы имеем основания заявить, что интеллект есть философская категория, означающая способность человеческого сознания ото­бражать внешний и внутренний мир человека через искусство сло­ва, искусство музыки и искусство живописи. Что это есть исключи­тельное достояние человека и должно передаваться из поколения в поколение через воспитание и образование человека как человека.

Принципиальное отличие духовного начала от интеллектуаль­ного заключается в том, что это есть энергийно-деятельностное на­чало или, говоря иначе, духовность есть философская категория, означающая практические способности человека в опосредовании окружающего мира в процессе духовно-социальной деятельности через трудовые, экономические и политические отношения, что тоже являемся исключительной прерогативой человека.

На фоне интеллектуального и духовного биологическое начало, то есть тело есть философская категория, определяющая челове­ческий организм как биологическую систему, наделенную органами чувств, психикой и эмоциями и предназначенную для осуществле­ния жизненного процесса в поколениях, что присуще всему живот­ному миру из семейства гоминоидных.

Продолжая в том же русле, можно дописать, что человеческая личность есть философская категория, определяющая человека как высшую форму жизни на Земле и проявляющуюся через интел­лектуальную, физическую и духовно-социальную деятельность в ус­ловиях самосознания себя как человека и любви к ближнему, ибо вечны те Высокие Слова Священного Писания, приведенные П. Флоренским в его ставшей «сенсацией года» (К. Исупов) философ­ской работе «Столп и утверждение Истины» (1914):

«Бели я языками людей глаголю, и даже ангелов, — любви же не имею,

Являюсь медью я звенящей, иль кимвалом звучащим.

И если пророчество имею. И знаю тайны все я, и всю науку.

И если веру всю имею, чтоб горы преставлять, — любви же не имею:

Нет пользы мне.

И если все раздам имущество свое, и если тело я предам свое,

Чтоб быть сожженным мне, — любви же не имею:

Нет пользы мне».

/с. 87-88/

Отсюда резюме: Если государство не может доказать свою любовь к человеку и не организует условий для его интеллек­туального, физического и духовного развития, существование такого государства не имеет смысла, и оно обречено на поги­бель, как и все цивилизации, ушедшие в небытие...

ПОСТСКРИПТУМ

 

Как учил Витгенштейн: «Для ответа, который не может быть высказан, не может быть высказан и вопрос. Если вопрос вообще может быть задан, то на него можно также и ответить». Но это зна­чит, что «вопрос существует только там, где существует и ответ», и этот тезис вполне оправдывает усилия философии в поиске ответа на вопрос о самопознании…

 

И вот мы убедились, что метод триалектики позволяет вполне доказательно получить на этот вечный вопрос обнадеживающий ответ, если исходить из метода Пифагора. Но там же начало и монизма, и плюрализма, и дуализма, развившегося в могучую философию диалектического материализма. Мы здесь можем гово­рить лишь о первой попытке всерьез заявить о триаклектике, кото­рая только и может стать необходимым основанием при переходе к более сложному — методу триалектики, поскольку А. Лосев весь­ма основательно уже проработал тему о «тетрактидах» как четырех началах мироздания.

Простой пример — «философия любви» у Т. Шардена: «Если бы в крайне рудиментарном, но безусловно возникающем состоянии у молекулы не существовало внутреннего влечения к единению, то физическая любовь не могла бы обнаружиться выше, у нас в гоминизированном состоянии». То есть любовь как четвертое измерение…

 

Но ведь и Н. Александров (г. Тольятти), когда говорит о пенталектике как методе познания, подразумевает нечто большее, нежели простую метафизику числа пять. Ее (пенталектики) многозначительность очевид­на и обнаруживается уже в структуре пятизвенной цепи: СВЕТ-СМЫСЛ-ПРОСТРАНСТВО-ВРЕМЯ-ТЬМА. Но мы остановились на триаде и триалектике как очередной ступени при постижении ми­ра философскими методами, двигаясь от простого к сложному.

Хотя доказано, что «число не есть мысль», но всякое число явля­ется носителем метафизического смысла. Магические, сакральные, мнимые и т. д. числа это не только «спутники» действительных чисел, всегда являющихся лишь частью так называемых комплексных чи­сел. Всякое действительное число есть свидетельство физического мира. Мнимое - метафизического.

Мы показали, что метафизический мир в сравнении с физиче­ским состоит из двух начал: протофизического, возникающего в во­ображении, и постфизического, отражающегося в памяти. Их мета­физический стык друг с другом, можно предположить, и порожда­ет тот феномен, который именуют «светом потустороннего мира», «гласом божьим» или «божественным провидением», часто являю­щихся в образе СЛОВА ли, ЗНАКА ли, или иного ЗНАМЕНИЯ.

Но всякое слово всегда трояко: оно всегда И-СЛОВО, оно всегда И-СЕМЯ, оно всегда И-ЧИСЛО. Это всегда — три аспекта единой Софии, являющейся нам в качестве «живого вещества» из соотношения Света и Тьмы. Слово есть символ смысла и разума, семя есть символ пространства и тела, число есть символ времени и ду­ши. Отсюда же:«Сейте разумное, доброе, вечное», ибо «Что посеешь, то и пожнешь»...

 

6.01.1997г. А.МАТУРСКИЙ.

 

Приложение № 1 Проект

 

ЗАКОН РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

«О гарантиях по обеспечению условий интеллектуального, физического и духовно-социального развития личности, семьи и государства».

 

Опираясь на Конвенцию о правах ребенка: Всеобщую Деклара­цию прав человека. Конституцию Российской Федерации и Закон РФ Об образовании, а также учитывая философское обоснование Основного ЗАКОНА человека, ЗАКОНА развития человека, Основ­ного ЗАКОНА государства и ЗАКОНА ТРЕХ ИЗМЕРЕНИЙ, предлага­ется:

Законодательным органам привести в соответствие норматив­ные документы о соблюдении прав личности и государства на ин­теллектуальное, физическое и духовно-социальное развитие и раз­работать дополнительные законодательные акты, предусматриваю­щие радикальные меры в реформировании национальной воспита­тельно-образовательной системы, в том числе:

1. В период жизни до 6-7 лет создание условий, гарантирующих интеллектуальное развитие личности ребенка:

2. В период жизни до 13-14 лет создание условий, гарантирую­щих физическое развитие ребенка;

3. В период жизни до 20-21 года создание условий, гарантиру­ющих духовно-социальное развитие личности…

 

Руководствуясь требованиями развивающейся природы челове­ка, учредить в воспитательно-образовательном процессе пять ва-лео-педагогических этапов, причем, с дифференцированным рас­пределением задач:

 

1 этап: Дородовой период, с задачей организации «Школы роди­телей».

2 этап: Период детства, с задачей интеллектуального развития (до 7 лет).

3 этап: Период отрочества, с задачей физического развития (до14 лет).

4 этап: Период юности, с задачей духовно-социального развития (до 21 года)
5 этап: Период зрелости: с задачей социальной адаптации (до 28 лет)…

 

Для осуществления данного проекта предусмотреть:

 

1. Создание в каждом субъекте Федерации Института человека со статусом научно-методического центра для объединения усилий специалистов по интеллектуальному развитию; специалистов по физиопсихоэмоциональному развитию; специалистов по духовно-социальному развитию.

2. Создание в учебно-образовательных учреждениях лаборато­рий, кафедр, факультетов и отделений для подготовки ученых и спе­циалистов по интеллектуальному; развитию; ученых и специали­стов по физическому развитию; ученых и специалистов по духовно-социальному развитию личности.

3. Финансирование — за счет перепрофилирования, переквали­фикации и реорганизации подлежащих реформированию учебных заведений…

 

На основании данного проекта:

 

1. Законодательным органам до конца 1997 г. подготовить необ­ходимые материалы для реформирования воспитательно-образова­тельной системы;

2. Исполнительным органам до конца 1997 г. разработать, обсу­дить и предоставить на утверждение Концепцию Программы ин­теллектуального, физического и духовно-социального развития личности и государства:

3. Министерству Высшего Образования до конце 1997 г. обосно­вать Стратегию и Тактику своей деятельности по обеспечению ин­теллектуального, физического и духовно-социального развития личности и государства с указанием сроков поэтапной реализации данного Проекта, осуществления мониторинга и необходимой коррекции по ходу действий.

При Администрации учредить соответствующую службу в соот­ветствующими полномочиями, для курирования исполнения дан­ного ЗАКОНА…

АИР

 

 

Приложение №2

 

К ВОПРОСУ «ЧТО ДЕЛАТЬ?»

 

Предлагаемый Проект Закона «О гарантиях по обеспечению интеллектуального, физического и духовно-социального раз­вития личности и государства» (Приложение № 1) является уни­версальным, поскольку сподручен всем уровням законодательной, исполнительной и судебной власти — от местного самоуправления до высшего государственного органа. Следовательно, Закон касает­ся всякого руководителя, к какому бы этажу власти он не относил­ся, ибо руководит он человеком при посредстве человека…

 

Но очевидно и другое. Как только Закон становится при посред­стве СМИ достоянием общественного сознания, он начинает рабо­тать самостоятельно, объединяя специалистов в Союзы или Ассо­циации в трех важнейших направлениях. Так проблема интеллек­туального должна объединить в Союз учителей, литераторов, фи­лософов, музыкантов, художников и всех, кто в этой сфере деятель­ности занят. Проблема физиопсихоэмоционального объединит врача, тренера, психологи, эколога, валеолога и всех причастных к данной сфере деятельности. Проблема духовно-социального мо­жет объединить математика, инженера, экономиста, политика, юриста и всех имеющих отношение к данной сфере деятельности, кто занимается подготовкой профессиональных кадров, их трудо­устройством, повышением квалификации и переквалификации, ор­ганизацией производства и потребления продукции…

 

Эти три Союза или Ассоциации образуют собственные сферы влияния (ноосфера, биосфера, социосфера), заявляя права на рав­ную долю бюджета для развития собственной сферы влияния на правах собственности. Эти права должны быть закреплены в Дого­воре о совместной деятельности во благо интересов личности и го­сударства, имея адекватную силу на всех уровнях Администрации. Каждый несет свою долю ответственности: во-первых, за интеллек­туальное развитие, а значит, за развитие образования и культуры, науки и искусств; во-вторых, за физио-психо-эмиоциональное раз­витие, а значит за развитие здравоохранения, физической культуры и спорта, зрелищ и игр; в-трегьих, за духовно-социальное развитие личности, семьи и государства, а значит, за профессио­нальную подготовку и трудоустройство, гарантирующих полно­кровную и эффективную жизнь личности с пользой для себя, семьи и государства…

 

Если руководители центральных и местных органов управления изъявят желание эту самоорганизацию подвергнуть регулирова­нию, то они должны получить соответствующую подготовку на зна­ние человека и государства в институте человека…

 

XX век был объявлен «веком ребенка». Не удивительно, если XXI век станет «веком человека», и первым его признаком будет консти­туционное исполнение прав человека на интеллектуальное, физи­ческое и духовное развитие. И когда это исполнение будет гаранти­ровано Законом, тогда процесс совершенствования личности, се­мьи и государства может стать необратимым, и культура действи­тельно «войдет в быт, в кровь, в плоть» человека не стихийным, а со­знательным образом через интеллектуальное и духовное начала, о чем и мечтали гуманисты прошлых веков и тысячелетий. И извест­ный вопрос «Что делать?», наконец-то, утратит свою актуальность. Потому что все будут заняты ПРОИЗВОДСТВОМ ЧЕЛОВЕКА КАК ЧЕЛОВЕКА, А ЗНАЧИТ, И ВОСПРОИЗВОДСТВОМ САМОГО СЕБЯ.

АИР

 

Приложение № 3

 

Н. ГОГОЛЬ: «РУСЬ, КУДА НЕСЕШЬСЯ ТЫ? ДАЙ ОТВЕТ»

 

«И какой же русский не любит быстрой езды? Ее ли не любить, когда в ней слышится что-то восторженно-чудное? Кажись, неведо­мая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и все ле­тит: летят версты, летит дорога невесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в сем мельканье, где не успевает оз­начиться пропадающий предмет. — только небо над головой да лег­кие тучи, да продирающийся месяц один кажутся недвижны. Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, по­ка не зарябит тебе в очи... Не в немецких ботфортах ямщик: боро­да да рукавицы, и сидит черт знает на чем: а привстал, да замах­нулся, да затянул песню — кони вихрем, спицы в колесах смеша­лись в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в ис­пуге остановившийся пешеход — вон она понеслась, понеслась, по­неслась!.. И вон уже видно вдали, как что-то пылит и сверлит воздух.

Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и оста­ется позади. Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях? Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди, и почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная богом!.. Русь, куда же несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном за­ливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, посто-раниваются и дают ей дорогу другие Народы и государства».

Как видим, великий прорицатель вполне уловил, что есть в рус­ском народе какие-то неведомые три чудо-силы, если которые рас­познать да развить их природу, то превратившись в птицу-тройку, они выведут Русь в лидеры мирового соперничества. И выход этот будет стремительным.

И еще один весьма важный момент; только нынче, в век компь­ютеризации, мир познал, что такое компьютерный вирус, уничтожающий «сознание» компьютеров, и только теперь стало возможным говорить о философском вирусе, внесенном в научное сознание Парменидом почти 2500 лет назад, остановив­шем его развитие в XIX веке на уровне материалистической диале­ктики и поставив в XX веке мир на грань выживания, разбив его на два противоборствующих лагеря.

Поэтому, едва ли не единственным средством от этого философ­ского вируса становится его антивирус в форме философского закона трех измерений, открытого на заре становления научно­го сознания Пифагором и сейчас находящегося в состоянии заново-рождения, являясь миру в муках рождающейся триалектики...

Так что хочется сказать: счастливого пути тебе, святая Русь, - в упряжке триалектики!

 

6.01.1997 г. АИР
(Ассоциация Интеллектуального Развития)